Обдумывала написанное Лисой про наличие Дара (и зачем люди делают что-то, Дара требующее, когда его явно нет).

Тонкое это дело – Дар. Он бывает малой искоркой, бывает открытым ревущим пламенем. Открытое пламя любой различит, оно прорывается с детства; искорку порой различают опытные педагоги и берутся за ее раскрытие. В некоторых культурах, чтобы определить наличие Дара, прислушивались к знаковым снам и тому, что передавали духи и божества, с которыми взаимодействовали в тех культурах. Дар не равен технике: можно делать более-менее сносно, но все равно отчаянно не то, не живое. Они идут бок о бок, взаимно усиливая друг друга (прекрасная, отточенная техника без Дара, по-моему, невозможна), но это не одно и то же.

Я не верю, что у человека может не быть хотя бы искорки Дара в том, что он любит всей душой. Кроме того, я искренне уверена, что любой Дар – это адская работа в какой-то прошлой жизни. Но это работа не только на технику, а в первую очередь на раскрытие каких-то створок в себе, чтобы сквозило через них. Если же не делать ничего из того, в чем кто-то круче тебя и кого ты никогда в этой жизни не догонишь, то всякому из нас проще будет лечь и умереть: обязательно есть кто-то одареннее. К счастью. Иначе у кого бы мы учились?

Увы, определениями «О, волшебно!» и «У, оно настоящее!» (или другими словами, зависит от аудитории) сопровождается практически любая штука, которая «наваялась» (особенно, если ее ваяние доставило автору удовольствие и он об этом сказал). Обязательно найдутся те, кто скажет, что семинар (рисунок, километр макраме) были «огого!». Мы часто путаем удовольствие от делания чего-то с Даром. Делать что-то с удовольствием можно и на очень посредственном уровне; для Дара нужно, чтобы какие-то внутренние заслонки были открыты настежь и через них сквозило.

Не всегда Дар виден сразу, у некоторых открывается вдруг и резко, становясь поворотной точкой их жизни; бывает, что у необученного человека с нешлифованной техникой вдруг рождаются вещи, через которые сквозит. И не всегда понятно, где какие створки вдруг распахнутся (хотя можно с достаточно большой долей вероятности предсказать, да, поэтому и есть критерии, по которым педагоги определяют наличие искры). Поэтому не браться ни за что, кроме того, к чему уже есть явный Дар, — это лишать себя возможности нащупать еще одни закрытые створки.

Книги по раскрытию творческих способностей советуют преодолевать внутреннюю и внешнюю цензуру. Однако, суть этих книг – как сосредоточиться на процессе раскрытия Дара (минуя все то, что мозг нам подсовывает как наиболее выгодное вложение сил, выдавая за Дар), — часто упускается, и на первый план выступает кажущийся легким путь к успеху: ведь сегодня свободная творческая профессия является таким же показателем «успешного человека», как раньше этим показателем являлась работа банкира или юриста. И люди сбиваются с процесса раздувания искры и открытия фильтров в себе (который может быть очень долгим) на процесс плетения километров макраме, долбят в одну точку, памятуя, что упорство приносит результаты, но это не та точка! Вот и выходит годами нечто средненькое, а автор принимает свои эмоциональные переживания по поводу средненького за «вкладывание души» и особую «волшебность».

Поэтому вопрос, наверное, стоит иначе: почему, когда раз за разом не дышит поцелуем богов то, что дышать непременно должно, мертворожденное его создателями не распознается. Кстати, оно и воспринимается как посредственное, потому что какие-то очень важные створки в процессе создания были закрыты, и это чувствуется.

Проблема, видимо, в отсутствии некоего внутреннего слуха. Как бывает неразвитым музыкальный слух (о, он хорошо развивается, если этим заниматься, но если не заниматься и не было музыки вокруг, он может так и остаться неразвитым), так может быть неразвит и внутренний слух, позволяющий отличить, сквозит или нет. Чтобы это чутье развилось, нужно, чтобы человеку было с чем и чем сравнивать: сравнивать, как ощущается и выглядит то, на чем лежит печать Дара, от просто поделки.

И получается, что автор, долбя в одну точку, вроде, обещает, что через него сквозить вот-вот начнет, а оно все не начинает и не начинает. Получается, что створки наглухо закрыты, открывать их – великий труд и лень, да и инстинкт самосохранения подсказывает: «Ну его на фиг, мало ли что там, за этими створками? Еще снесет». Но руки шевелятся, губы двигаются, отчего бы не сделать. И самое вредное тут – бытующее убеждение, что на любой товар найдется спрос. Спрос найдется, да тот ли спрос искали.

Кстати, я всегда осведомлена, например, о том, нечто, сделанное мной, ни фига не талантливо, и обычно такие поделки сопровождает мое «хм» (я могу произнести его вслух или про себя). У меня острое чутье на посредственное — как чужое, так и свое.

Дар – это не только то, что дано. Нужно, чтобы мы его еще приняли и открылись ему. Поэтому ответ на вопрос «Учиться ли делать то, к чему, вроде, нет Дара?» у меня (и для меня) есть: да, учиться и делать. Просто не надо обманываться и принимать «с кайфом сделанное» за «волшебное, живое!» просто из восторга от того, что твои руки умеют шевелиться, а губы – произносить слова.

(с) Зау Таргиски, 2014